Марш экклезиастов - Страница 37

Потом, когда меня грузили в машину — с наскоро и не очень умело наложенным турникетом, с бесчисленными извинениями и заверениями, что виновник понесёт и так далее, я вдруг снова ощутил на себе тот взгляд — презрительный, холодный, внимательный, торжествующий — навсегда сочленившийся в моей памяти с вонью мёртвой кошки. Наверное, носитель странной тени подошёл полюбопытствовать, как тут я — но обломившиеся на мне агенты «Интеллидженс сервис» его почему-то не заметили.

На другой день у меня прошла раневая лихорадка — а через неделю я сменил врача, госпиталь, а заодно и страну, дабы не выделяться на общем фоне (поскольку уже ни леопард, ни монокль, ни даже муравьед на поводке не смогли бы скомпенсировать профессионально-хищный врачебный интерес).

Впрочем, хромота продержалась почти год.

И тот взгляд — он временами возвращался, редко, потом совсем редко, но никогда не позволял о себе забыть… хотя забыть мне очень хотелось.

СТРАЖИ ИРЕМА

Макама третья

Сперва они услышали ответный лай.

Потом они увидели огонь.

Наконец перед ними вырос целый дом, окружённый высокой крепкой белой стеной. Над стеной торчали верхушки пальм, уже освещённые первыми лучами светила.

— Кто бы это мог здесь поселиться, в такой глуши укорениться? — озадачился Абу Талиб. — Либо атаман разбойников, либо чернокнижник какой-нибудь из Магриба, но и за то спасибо…

— Какая разница, — вздохнул брат Маркольфо. — Кто бы ни был, лишь бы не дал нам сдохнуть у порога. Господи, — монах неуверенно поглядел вверх. — Да ты никак услышал мои молитвы! Ну ты даёшь!

— Аллах всегда даёт, — наставительно сказал Сулейман из Кордовы и двинулся вдоль стены, ища ворота.

Ворота, конечно, нашлись — высоки они были и окованы толстыми листами хорасанского железа с великолепной узорной чеканкой.

— А иначе в наших краях нельзя — не враги нападут, так друзья, — вздохнул Отец Учащегося и, ухватившись за нарочитое кольцо, принялся колотить им по створке.

— Гости нечасто здесь бывают, — заметил бенедиктинец. — Кольцо-то, прямо скажем, совсем не блестит от людских прикосновений.

Тут в больших воротах вровень с человеческим лицом приоткрылись воротца малые, а оттуда высунулись огромные глаз и нос. Второй глаз, видно, не поместился.

— Кто такие? — спросили глаз и нос.

— Мы — безвредные путники бедные, — бодро и привычно заплакал Сулейман из Кордовы. — Шли в Мекку, как положено всякому доброму человеку. Так совершить хотелось хадж — на заду не сиделось аж! Но напали на нас злодеи, язычники либо иудеи, схватили нас, отобрали припас и сделали с нами в ярости дикой то, чего даже Умама не делала с Атикой!

Нос и глаз тут же исчезли — видимо, носу понадобилось задумчивое почёсывание. Малые воротца захлопнулись.

— Только бы сперва дали воды, — сказал монах из Абруццо. — А, кстати, что произошло между Умамой и Атикой?

Абу Талиб охотно рассказал эту чудовищную историю, но повторять её лишний раз не следует, ибо и без того слишком много зла и соблазна в мире. История выдалась не только чудовищная, но и длинная — и всё это время владелец дома решал судьбу несчастных странников.

Наконец снова отворились малые воротца, и было сказано:

— Хозяин всегда рад образованным людям. Он у нас и сам словечка в простоте не скажет, поэтому пожалуйте…

В больших воротах обнаружилась невидимая дотоле дверь, такая узкая, что странники сумели проскользнуть в неё только по одному, да и то монах мало не застрял. Если бы они были разбойниками, даже целой шайкой, то и шайке бы не поздоровилось: столько было во дворе вооружённых слуг. Аллах свидетель, им было что стеречь!

— Так, должно быть, и выглядел райский сад! — воскликнул брат Маркольфо.

— Не пригород ли Ирема перед нами? — восхитился Отец Учащегося.

— Ты прав, почтенный путник! — раздался звучный довольный голос. — Моё жилище так и зовут в народе — Маленький Ирем!

Навстречу странникам спускался с крыльца изысканный господин в белоснежной чалме и длиннополых шёлковых одеждах. Насурмлённые глаза его были подобны глазированным в сахаре зёрнам миндаля, щёки румянились, зубы свидетельствовали о несокрушимом долголетии, а волоски усов и бороды были уложены каждый своим, отличным от других, завитком.

— Друзья мои, приветствует вас прославленный Абу Факас!

— Ещё один прославленный словоблуд, — пробормотал про себя монах из Абруццо. — Господи, не многовато ли для меня?

Но ему пришлось всё-таки насладиться голубиным воркованием хозяина по самую тонзуру.

— Это мой дом, — продолжал великолепный Абу Факас. — Сколько, думаете, я за это окно заплатил? Я потратился сверх всех своих сил! Вы когда-нибудь видывали такое — тонко отделанное, резное? Полюбуйтесь на линии закруглённые, словно циркулем проведённые! Когда эту дверь открываешь, она скрипит, когда постучишь — она звенит. А кто её изготовил, друзья мои? Изготовил её Абу Исхак ибн Мухаммед аль-Басари, а это человек спокойный, пристойный, мастер достойный, руки его ловки, в работе легки…

Странники переглянулись — Отец Учащегося выразил глазами великое удивление, а монах-ференги — торжествующее ехидство: ну-ка, басурманин, побывай в моей шкуре!

— А видите это дверное кольцо? — продолжал Абу Факас. — Я его на базаре у мастера Имрана купил, три динара полновесных заплатил. А сколько в нём, друзья, меди — целых шесть ратлей, оно поворачивается пружиной тайной, необнаружимой…

Гости уже вошли в сени, когда хозяин воскликнул:

— О жилище моё! Пусть Аллах твою жизнь продлит и стены твои укрепит! Как основа твоя прочна! Как опора твоя сильна! Посмотрите, как покои в нём убраны и ухожены, где входы и выходы расположены. Ну, скорее спросите меня: как ты его заполучил, сколько хитростей ты употребил, чтобы закрепить его за собой? Был у меня в Багдаде сосед по имени Ахмед…