…А ещё может пожелать щедрый удачник, чтобы собрали в личной библиотеке халифа всё, что касается Града Многоколонного…
…Судьба, судьба — безумец, машущий клинком в толпе!
Покорнейше прошу поздравить меня с днём ангела. Жека
Из письма в редакцию радиопередач
Самолёт Шпаку и Шандыбе определённо понравился. Он был небольшой, но вместительный и удобный. Главное, что кресла оказались широкие, в них можно было по-настоящему развалиться и откинуться. Кресла стояли лицом друг к другу, а между ними стоял столик — именно так, по мнению друзей, и следовало бы делать все самолёты. В задней части салона имелся холодильник, а в холодильнике — две упаковки пива «Ханфблютебир» с коноплёй. То есть конопля там присутствовала символически, что Шпак не преминул изругать, однако Шандыба друга не поддержал: пиво должно быть пивом, а косяк — косяком, и смешивать их не подобает. А то так можно далеко уйти. Они стали фантазировать, куда можно уйти: коктейль водка-селёдка, виски с крэком, пирог с кокаином. Нет, фантазии не хватало. Ненормальная суета последних двух дней полностью отсушила мозги.
— А прикольная та бабка была, — хмыкнул Шпак, сминая пустую банку и швыряя её под стол.
— Которая? В смысле, из двух?
— Которая с косичкой. Лох цепенеет!
— А-а. Да. Ей бы ещё в руки косу дать — и верхом на белого коня посадить. И всё.
— На бледного.
— Ну, пусть на бледного, — согласился Шандыба. — Хотя белый там тоже был… На какую-то она артистку похожа.
— Может быть.
— В смысле — я её где-то видел. Недавно.
— Может быть. Я вроде тоже видел. Да по телику наверняка.
— Ну да. В кино-то мы с тобой не ходили.
— Вот ещё в кино нам с тобой ходить… за ручки держаться…
Шандыба потянулся к предпоследней банке пива, и вдруг рука его замерла.
— По телику, да? — сказал он. — А маугли тебе знакомым не показался?
Шпак как раз запрокинул голову, вытряхивая из своей банки последние капли — и закашлялся. Он кашлял так долго, что побагровел.
— Да ну, не может быть, — пропыхтел он, переводя дыхание. — Откуда им там взяться?
Но и ему уже стало понятно, откуда: да вот из этого самого самолётика. Сошли по трапу…
Шандыба поднялся и, переваливаясь, как медведь, шагнул к кабине пилотов, стукнул в дверь. Дверь открылась — она тут не запиралась. Пилоты одновременно повернули головы, зафиксировали факт вторжения, снова вернулись к созерцанию чего-то, пока не замеченного Шандыбой или не понятого им. Он нагнулся и по пояс просунулся в кабину.
— Разворачиваем, ребята, — сказал Шандыба. — На тот же аэродром.
— Не получится, командир, — сказал один из пилотов — тот, который сидел слева. — Граница уже закрыта. Да и вообще нас сажают…
— Вон, — сказал другой и ткнул большим пальцем вбок.
Шандыба просунулся ещё чуть-чуть и теперь увидел то, на что так пристально смотрели лётчики. Совсем рядом с их самолётом держался другой, с хищно вытянутым носом и красно-бело-зелёным кругом на борту.
— Та-ак… — протянул Шандыба. — А связь у вас есть? Мне надо…
— Какая там связь! — сказал первый пилот. — Велели молчать в тряпочку. И не вздумайте по мобильнику. Тут же завалят. Им-то что — только повод дай по размерной цели пострелять.
Шандыба, вдруг остро ощутив себя размерной целью и тихо матерясь по этому поводу, вернулся в салон. Отдёрнул шторку с окна. С этого бока тоже держался истребитель.
— Суки, — сказал Шандыба. — Обложили. Вохра.
Шпак посмотрел, покачал головой и вскрыл последнюю банку.
— А может, это и не тот маугли, — сказал он. — Даже и не похож. Бабка похожа, но это же ни о чём не говорит, правда?
Когда самолётик приземлился на длинной широкой полосе итальянской авиабазы, друзья уже почти убедили друг друга в том, что никакой чудесной встречи не было, поскольку таких совпадений просто не бывает, а что бабка похожа — так ведь почти все люди на кого-то похожи, aliquo pacto?
В ожидании парабеллума
Наверное, всему тому, что с нами происходило, имелось объяснение. Равно как вообще всему тому, что происходило на отдельно взятой планете Земля. Но я этого объяснения не знал.
Ещё позавчера в Швейцарии всё было просто, тихо и спокойно. По крайней мере, никто во внешнем мире не знал ни о каких переворотах, революционных комитетах, банковских охранных отрядах, кантонских трибуналах, вольных стрелках и чёрных гвардейцах… Сегодня же всё выглядело так, словно за эти два дня (а я подозреваю, что всё-таки за один) в стране прошёл минимум год, и за это время власть раз пятьдесят перешла из рук в руки, все склады и все закрома опустели, и чего осталось в изобилии, так это тупого усталого раздражения — и патронов.
И не в переносном смысле я говорил о том, что прошёл год. Вернее, не только в переносном. Потому что иначе — откуда взялись миротворцы, когда бы это их успели сформировать и ввести? И почему этим миротворцам всё происходящее уже до такой степени обрыдло? Подобное настроение я чувствовал у московских милиционеров и пожарных, но те боролись с диким огнём уже много месяцев подряд, зная лучше всех прочих, что пожары происходят всё чаще и чаще…
В общем, ещё на аэродроме нас как-то сразу очень неприветливо начали заталкивать в грузовик. Нам при этом не говорили ни слова, изъясняясь жестами прикладов; между собой солдаты перебрасывались словами на очень знакомом, но совершенно непонятном языке; ни моего немецкого, ни изысканно-оксфордского английского Ирочки они не понимали вовсе. Тигран попробовал армянский, а тётя Ашхен и Хасановна — русский, но и это ни к чему не привело. Нас не понимали или, скорее, не хотели понимать.