Марш экклезиастов - Страница 112

112

Подземелья не жаловали тех, кто пытался проникнуть в них не по праву. С тонкостями здешнего этикета Цунэхару так до конца и не разобрался, но хорошо знал: если ты чем-то не понравишься ключу или порогу, они могут сотворить с тобой что-то ужасное. Например, превратить в свинью.

Он глубоко вздохнул, низко поклонился двери, прижимая к груди уже ненужную сумку с фальшивой яшмой, поприветствовал дверь сердечными словами, вежливо испросил разрешения войти — и коснулся ключа.

Белая вспышка порвала небо…

42

Не бывает безвыходных ситуаций. Бывают ситуации, выход из которых тебя не устраивает.
Моисей

Головы всех контрабандистов обмотаны были многими слоями мешковины, и тяжело было узнать, кто есть кто, а ещё труднее — что-то сказать или услышать. Надо полагать, испарения Леты всё равно пробирались в лёгкие, иначе с чего бы Брюсу перестать понимать, сколько прошло времени? Сколько раз скрипнули вёсла и заполоскал при фордевиндах парус? И когда под тяжёлым форштевнем загрохотали камни, и ладья, приподняв нос и припав слегка на левый борт, замерла наконец, прервав бесконечное движение, внутри просто что-то оборвалось, словно закончился важный этап жизни.

Было почти темно, особенно над самой головой. По краям серело небо, сзади — туманно и размыто, впереди — подчёркнутое снизу резко, размашисто и изящно.

Души принялись разматывать мешковину с голов; первой избавилась от неё Елена. Встряхнула волнистой чёрной гривой. Хотела что-то сказать, но закашлялась.

— Проводишь меня немного, Прекрасная? — спросил Брюс, отбрасывая свою провонявшую дыханием тряпку и вытирая лицо чистым платом.

— Ждите меня, — бросила Елена подчинённым.

Они прошли сотню шагов молча и остановились под невысоким раскидистым деревом. Брюс открыл сумку. Глаза Смуглой богини сверкнули, лицо напряглось.

— Мог бы — отдал бы всё тебе, — сказал Брюс с сожалением. — Но надо приберечь…

Он вынул три пластиковых флакона, потом подумал и добавил четвёртый. Остатка должно было хватить. Руки богини заметно вздрагивали, когда она прижала к груди эту драгоценность…

— Посидим на дорожку, — он сел сам и похлопал по толстому выпирающему из земли корню. — Ты мне так и не сказала…

— Я долго думала, — богиня присела рядом. — Боюсь, что я не придумала для тебя ничего. Всё случилось так внезапно… Дайте закурить.

— У меня только трубка…

Она глянула на него так, что руки Брюса сами торопливо принялись трубку прочищать, набивать, подносить огонь…

— Так вот, — богиня затянулась глубоко, глаза её полузакрылись, тело пробрала мгновенная дрожь. — Ох, хорошо… Так вот: я боюсь, граф, что вам полезна будет одна только Аматэрасу, она продержалась дольше всех — и, может быть, хоть что-то поняла. Аматэрасу, она же Ираида… высокая такая. Спросите, покажут. Ладно, мне пора. Приплыть за вами?

— Попробую выйти прямо отсюда. Если же не получится… Ну, дам знать. Разожгу костёр. Трубку оставьте, оставьте. Вот ещё и табачок…

— Спасибо.

— Вам спасибо, Прекрасная. Может статься, вы только что спасли мир. Вы ведь можете это… как бы сказать… предвидеть?

— Могу, — кивнула Леда, аккуратно помещая трубку в декольте. Чашечка смотрела вперёд, как удивлённый глаз. — Но не хочу. Не обессудьте.

Брюс вскинул на плечо сумку, встал. Подал руку богине, помог подняться. Наклонился, поцеловал в щёку. Ушёл быстро, не оглядываясь.

Она смотрела ему вслед. Потом пожала плечами и, гордо вздёрнув подбородок, зашагала к ладье.

В ожидании парабеллума

Случилось так: Крис печально играл на саксе, закрыв глаза и чуть пританцовывая то вперёд, то назад. С ним осталась Ирочка, а я, дзед, Хасановна и Лёвушка решили подняться немного вверх по склону — вдруг там откроется какой-то вид? Я про себя уже решил, что мы проведём здесь день, дождёмся темноты — и, если ничего не найдём, используем одну свечку и смоемся отсюда в общем направлении на север. На севере есть дядя Атсон, может быть, он что-то умное посоветует. И вообще…

Не знаю, как другим, а мне тут было здорово не по себе. Я даже не знаю, почему. Но я постоянно испытывал (и Ирочка потом это же самое говорила) — испытывали мы что-то похожее на то, что должны бы, по идее, испытывать даже самые тупые герои самых тупых фильмов ужасов: они ничего не понимают, делают то, что для любого нормального человека является очевидной глупостью, — а за углом уже… в общем, что-то уже происходит за углом.

И, надо сказать, чем выше мы поднимались, тем больше мне казалось… вот это самое. Но я, как самый тупой дебил, пёр и пёр на рожон.

Деревья вскоре действительно стали помельче, кроны их сделались реже и ниже, а потом — Хасановна как раз сказала: давайте передохнём! — впереди показалась голая скала.

— Вы отдыхайте! — крикнул Лёвушка и метнулся вперёд, чтобы я его не успел поймать. — Я сейчас смотаюсь наверх и посмотрю! Я быстро!

43

Нет такой чистой и светлой мысли, которую бы русский человек не смог бы выразить в грязной матерной форме.
Иван Барков

— Слышишь теперь? — спросил Шпак.

— Слышу, — согласился Шандыба.

— Называется «эолова арфа», — сказал Шпак. — Я на Памире такие слушал. Часами, знаешь… И не надоедало.

— А чего ты делал на Памире?

— Да у нас там тёрки с местными были. Давно, при Союзе ещё. Хотя нет, вру, уже кончился Союз. Помню, в гостинице мы в какой-то жили — шесть человек на шести этажах…

Они наконец обошли этот непонятный и страшноватый мёртвый город по окраине и оказались на небольшой плоской площадке. Отсюда открывалось зелёное волнистое море по одну сторону и красновато-серые, выбеленные, линялые склоны и осыпи — по другую. Горы были недостаточно высоки, чтобы иметь снежные шапки, но кое-где вершины их окутывали облака.

112